"Что вы возьмете с меня, разгильдяя?.." ©
Откуда-то из первых чисел октября, странное. Хотя если бы я не была мной - из этой идеи, наверно, можно было бы сделать неплохой текст.
А так - кое-кто, может быть, вспомнит переписки цитатами из Нау - вот в такое оно вырастает, если переписываться с собственным подсознанием, по всей видимости.)
читать дальшеСлишком яркий свет и слишком идеальная чистота – две вещи, которые так нервируют в любой больнице. И еще склонившиеся над тобой лица, показывающие тебе только свои глаза, тогда как сами они видят тебя целиком... снаружи и изнутри. Чувствуешь себя страшно уязвимой, ничем не защищенной от слепящих металлом хирургических инструментов и от режущего глаза света.
Опять этот свет. Да выключит его кто-нибудь или нет? Или они всерьез ожидают, что под этой садистской лампой можно заснуть?
Хотя да, конечно, наркоз. Он должен скоро подействовать, ей так говорили. Интересно, а что будет, если не подействует? Или подействует не до конца, оставит ее где-то на полдороги, там, где еще чувствуешь боль, но уже не можешь об этом сказать?
Неужели у всех бывают такие мысли... в такой день? Так глупо, так неуместно. Кажется, эта раздражающая лампа все-таки самое безобидное из всего того, на чем можно сосредоточиться в оставшиеся минуты.
Яркая вспышка света – наверно, можно сказать, что именно с нее все началось. С резкого щелчка выключателя на общей кухне, где она засиделась допоздна и задремала. С огромного парня, от смущения как будто пытающегося стать меньше, и от этого еще более заметного. С кофе, который под утро, в день экзамена, действует скорее не как бодрящее, а как снотворное. С какого-то полусна-полуяви, то ли на собственных конспектах, то ли на чужих коленях. С того, от которого просыпаешься к новой жизни – безо всяких операций.
А сейчас – почему же так долго?
«Медленно действующая анестезия в данном случае предпочтительнее лекарств, оказывающих мгновенный эффект. Решающие минуты, когда участники операции находятся в состоянии как бы пограничном, дают обоим возможность в последний раз обдумать свой шаг и, возможно, даже отказаться от него», – голосом известного политика прозвучали в мозгу слова когда-то услышанные по радио и вроде бы забытые.
А ведь многие и правда отказываются в последний момент. Вот так просто, когда все уже решено, когда все уже обдумано раньше, все уже готово.
Нина медленно повернула голову – насколько позволяли провода и трубки, образовавшие целую паутину вокруг ее головы. Разглядела на соседней койке, посреди другой такой же паутины, кудрявую голову того самого парня, который пять лет назад так удачно ее разбудил. «А я Марк, я тут просто... воды налить». Он перехватил ее взгляд и улыбнулся.
«При современном состоянии технологий операция совершенно безопасна. Тем не менее, из этого не следует, что можно преуменьшать серьезность данного шага...»
Контуры склонившихся над ней фигур в светло-зеленых костюмах наконец начали расплываться. Другой, реальный голос начал с вопросительной интонацией:
- Вы согласны...
На секунду испугавшись, что она может заснуть, не дослушав вопроса, она торопливо проговорила:
- Да, согласна.
Как ей говорили потом, наступившая после этих слов темнота длилась тринадцать с половиной часов.
Потом – много людей вокруг, некоторые лица знакомы с детства или со студенческих лет, некоторые она видела в первый раз. И на каждом – радостная улыбка, и каждый поздравляет ее с... тем, что все обошлось?
Под конец вечера Марк нашел жену в раздевалке ресторана – Нина сидела на банкетке, съежившись как будто от холода.
- Поехали домой?..
Он кивнул и пошел искать пальто.
Потом началась новая жизнь, очень похожая на прежнюю – и все-таки совсем другая.
Сложно сразу перестать думать об этом. Как бы ты ни любил другого человека, как бы давно ни считал его частью своей жизни, частью себя, – обязательно понадобится время, чтобы привыкнуть. Привыкнуть к тому, что слова «он – часть меня» теперь следует понимать буквально.
Нина сидела в кресле, подобрав под себя ноги, и следила глазами за мужем: как он подходит к стеллажу, снимает с полки книгу, возвращается к письменному столу, наклоняется над бумагами... Как он вдыхает и выдыхает теплый воздух их общей квартиры. Как от его дыхания поднимаются в воздух почти невидимые пылинки, как от особенно сильного выдоха дрожат тонкие тетрадные листы. Вдох-выдох, вдох-выдох, вдох...
Кажется, это может свести с ума.
Постоянно маячащий на границе сознания вопрос: чей это был вдох, ее или его? Чьи мышцы сокращаются и расслабляются, чья кровь течет по капиллярам? Общее дыхание, общий воздух – это хорошая метафора для счастья, но когда метафора превращается в простую повседневную реальность, в буквальный диагноз, в ней появляется что-то нездоровое.
Марк почувствовал на себе ее взгляд и поднял голову.
- Что такое?
Помедлив пару секунд, она все-таки сказала то, о чем думала (вот еще одно: как можно не сказать правды почти что самому себе?):
- Мне все еще не по себе. После операции.
- Больно? – он нахмурился.
- Нет, не то... – она нервно вертела в руках клубок ниток, сматывая и разматывая конец, чувствуя, как шерсть пушится и расслаивается под пальцами. – Я вчера опять не могла заснуть, думала... Легкое прижилось, но что-то никак не укладывается в голове. Что-то... ты меня понимаешь?
Он встал из-за стола, подошел к ее креслу. Присел на подлокотник. Положил руки ей на плечи. Улыбнулся.
(Она могла бы точно назвать количество вдохов и выдохов, которые он сделал за это время и знала, сколько воздуха прошло через его легкие. Или, по крайней мере, через одно из них.)
- Понимаю. Одно дыхание на двоих – это и хорошо, и страшно. Как любовь.
«Нет, как удушье».
(Бывает правда, которой не скажешь и самому себе. Оказывается, бывает.)
- Да, наверно так.
Вдох-выдох, вдох-выдох. За четыре вдоха Марк вернулся к столу.
Еще за четыреста тридцать восемь он закончил статью, на четыреста тридцать девятом вдохе его жена поняла, что сходит с ума.
На пятьсот сороковом Нина подумала, что человек вполне может прожить и с одним легким. Она знает таких людей.
Ей понадобилась еще сорок одна тысяча вдохов (и сорок тысяч девятьсот девяносто девять выдохов), чтобы решиться и заговорить о разводе.
А так - кое-кто, может быть, вспомнит переписки цитатами из Нау - вот в такое оно вырастает, если переписываться с собственным подсознанием, по всей видимости.)
читать дальшеСлишком яркий свет и слишком идеальная чистота – две вещи, которые так нервируют в любой больнице. И еще склонившиеся над тобой лица, показывающие тебе только свои глаза, тогда как сами они видят тебя целиком... снаружи и изнутри. Чувствуешь себя страшно уязвимой, ничем не защищенной от слепящих металлом хирургических инструментов и от режущего глаза света.
Опять этот свет. Да выключит его кто-нибудь или нет? Или они всерьез ожидают, что под этой садистской лампой можно заснуть?
Хотя да, конечно, наркоз. Он должен скоро подействовать, ей так говорили. Интересно, а что будет, если не подействует? Или подействует не до конца, оставит ее где-то на полдороги, там, где еще чувствуешь боль, но уже не можешь об этом сказать?
Неужели у всех бывают такие мысли... в такой день? Так глупо, так неуместно. Кажется, эта раздражающая лампа все-таки самое безобидное из всего того, на чем можно сосредоточиться в оставшиеся минуты.
Яркая вспышка света – наверно, можно сказать, что именно с нее все началось. С резкого щелчка выключателя на общей кухне, где она засиделась допоздна и задремала. С огромного парня, от смущения как будто пытающегося стать меньше, и от этого еще более заметного. С кофе, который под утро, в день экзамена, действует скорее не как бодрящее, а как снотворное. С какого-то полусна-полуяви, то ли на собственных конспектах, то ли на чужих коленях. С того, от которого просыпаешься к новой жизни – безо всяких операций.
А сейчас – почему же так долго?
«Медленно действующая анестезия в данном случае предпочтительнее лекарств, оказывающих мгновенный эффект. Решающие минуты, когда участники операции находятся в состоянии как бы пограничном, дают обоим возможность в последний раз обдумать свой шаг и, возможно, даже отказаться от него», – голосом известного политика прозвучали в мозгу слова когда-то услышанные по радио и вроде бы забытые.
А ведь многие и правда отказываются в последний момент. Вот так просто, когда все уже решено, когда все уже обдумано раньше, все уже готово.
Нина медленно повернула голову – насколько позволяли провода и трубки, образовавшие целую паутину вокруг ее головы. Разглядела на соседней койке, посреди другой такой же паутины, кудрявую голову того самого парня, который пять лет назад так удачно ее разбудил. «А я Марк, я тут просто... воды налить». Он перехватил ее взгляд и улыбнулся.
«При современном состоянии технологий операция совершенно безопасна. Тем не менее, из этого не следует, что можно преуменьшать серьезность данного шага...»
Контуры склонившихся над ней фигур в светло-зеленых костюмах наконец начали расплываться. Другой, реальный голос начал с вопросительной интонацией:
- Вы согласны...
На секунду испугавшись, что она может заснуть, не дослушав вопроса, она торопливо проговорила:
- Да, согласна.
Как ей говорили потом, наступившая после этих слов темнота длилась тринадцать с половиной часов.
Потом – много людей вокруг, некоторые лица знакомы с детства или со студенческих лет, некоторые она видела в первый раз. И на каждом – радостная улыбка, и каждый поздравляет ее с... тем, что все обошлось?
Под конец вечера Марк нашел жену в раздевалке ресторана – Нина сидела на банкетке, съежившись как будто от холода.
- Поехали домой?..
Он кивнул и пошел искать пальто.
Потом началась новая жизнь, очень похожая на прежнюю – и все-таки совсем другая.
Сложно сразу перестать думать об этом. Как бы ты ни любил другого человека, как бы давно ни считал его частью своей жизни, частью себя, – обязательно понадобится время, чтобы привыкнуть. Привыкнуть к тому, что слова «он – часть меня» теперь следует понимать буквально.
Нина сидела в кресле, подобрав под себя ноги, и следила глазами за мужем: как он подходит к стеллажу, снимает с полки книгу, возвращается к письменному столу, наклоняется над бумагами... Как он вдыхает и выдыхает теплый воздух их общей квартиры. Как от его дыхания поднимаются в воздух почти невидимые пылинки, как от особенно сильного выдоха дрожат тонкие тетрадные листы. Вдох-выдох, вдох-выдох, вдох...
Кажется, это может свести с ума.
Постоянно маячащий на границе сознания вопрос: чей это был вдох, ее или его? Чьи мышцы сокращаются и расслабляются, чья кровь течет по капиллярам? Общее дыхание, общий воздух – это хорошая метафора для счастья, но когда метафора превращается в простую повседневную реальность, в буквальный диагноз, в ней появляется что-то нездоровое.
Марк почувствовал на себе ее взгляд и поднял голову.
- Что такое?
Помедлив пару секунд, она все-таки сказала то, о чем думала (вот еще одно: как можно не сказать правды почти что самому себе?):
- Мне все еще не по себе. После операции.
- Больно? – он нахмурился.
- Нет, не то... – она нервно вертела в руках клубок ниток, сматывая и разматывая конец, чувствуя, как шерсть пушится и расслаивается под пальцами. – Я вчера опять не могла заснуть, думала... Легкое прижилось, но что-то никак не укладывается в голове. Что-то... ты меня понимаешь?
Он встал из-за стола, подошел к ее креслу. Присел на подлокотник. Положил руки ей на плечи. Улыбнулся.
(Она могла бы точно назвать количество вдохов и выдохов, которые он сделал за это время и знала, сколько воздуха прошло через его легкие. Или, по крайней мере, через одно из них.)
- Понимаю. Одно дыхание на двоих – это и хорошо, и страшно. Как любовь.
«Нет, как удушье».
(Бывает правда, которой не скажешь и самому себе. Оказывается, бывает.)
- Да, наверно так.
Вдох-выдох, вдох-выдох. За четыре вдоха Марк вернулся к столу.
Еще за четыреста тридцать восемь он закончил статью, на четыреста тридцать девятом вдохе его жена поняла, что сходит с ума.
На пятьсот сороковом Нина подумала, что человек вполне может прожить и с одним легким. Она знает таких людей.
Ей понадобилась еще сорок одна тысяча вдохов (и сорок тысяч девятьсот девяносто девять выдохов), чтобы решиться и заговорить о разводе.
@темы: янтарной осени страницы, просто о сложном, сложно о простом
А оно - ммм...интересно и как идея, и как текст, и если вдруг решишь что-нибудь из него сделать, я в очереди на почитать, м?))
ты всегда в очереди на почитать, ага)) только ты же знаешь, я все равно не способна доводить такие штуки до логичского конца)
знаю-знаю, но а вдруг?))