Раз уж пошла сегодня выкладывать по много странных буков...
Вот это было - "учебное", да, в запарке и формате "не-до-того-а-надо" и вообще левой нижней.
Но... Тема. Тема, которая через букву Е, женского рода, имя нарицательное) Та самая тема, на которую за неделю до этого на семинаре родилось нечто такое, что кое-кто из Меня-Читающих назвал бы Поединком Воль. И правильно бы сделал, хотя "конфликт мировоззрений" - всё же более в формате нашего факультета) Правда, там был другой текст - "Конец Нового времени" Романо Гвардини. Здесь была - "Сфера Паскаля" Хорхе Луиса Борхеса.
И, да, это правда неприлично много буковок для дайри.

«Быть может, всемирная история – это история различной интонации при произнесении нескольких метафор».
Может быть. «Быть может, всемирная история – это история различной интонации при произнесении нескольких метафор».
Может быть. И метафоры геометрические, в конечном счете, оказываются среди самых логичных метафор человеческой истории. Если подумать о том, как возникала эта наука – как средство для «измерения земли», измерения окружающего мира, – то таким ли странным покажутся многочисленные античные метафоры, уподоблявшие мир и его элементы то треугольникам, то квадратам, то многогранникам вовсе без точного научного названия? Даже не «царица наук» Математика, а именно геометрия, которую мы сейчас считаем частью математики, может по-своему описать практически всё, что видит человеческий глаз. И совсем не удивительно, что под нее же хочется подвести всё то, чего человеческий глаз не видит, но что при этом бесспорно существует.
Один из блестящих примеров такой геометризации «бесспорно существующего» - картина мира в платоновском «Тимее». Ведь если отвлечься от ее глубокого философского смысла и значения – это именно система «идеальных» (не в платоновском, а скорее в современном нашем понимании) треугольников, прямоугольников, концентрических окружностей… Не обошлось в этой системе, конечно, и без интересующей Борхеса в его очерке «самой совершенной» из фигур – сферы.
Метафора сферы появляется в человеческом сознании и человеческой культуре много раньше диалога «Тимей» (у Ксенофана Колофонского, а может быть, и еще ранее) и живет много позже его, вплоть до дней Борхеса – и наших дней. Но и произносить, и понимать ее можно очень по-разному. Разница будет даже не в оттенках значения – здесь есть отличие качественное, фактически меняющее даже не способ употребления одной и той же метафоры, а саму эту метафору.
В сущности, что такое сфера?
Возвращаясь к геометрии, мы найдем самое простое, легко постигаемое умозрительно определение: это шар, замкнутая поверхность, геометрическое место точек в пространстве, равноудалённых от данной точки, называемой центром сферы. Такой объект несложно себе представить. И вот как раз он и есть та самая совершенная фигура, которая в своем совершенстве подходит и для описания устройства этого мира, и для представления о Боге (или богах). Пожалуй, именно такую сферу мы находим и у Платона, и у Ксенофана, и в космогонии Эмпедокла, и даже в куда более новой и революционной картине мира Николая Коперника. У каждой из этих сфер – существующих, несуществующих, мнимых, прозрачных – есть свой центр и есть граница, равно удаленная от этого центра в любой точке своей поверхности.
Но, кажется, Х. Л. Борхесу куда более интересна другая сторона «сферической» метафоры. Это та самая contradictio in adjecto, «бесконечная сфера».
Не имеющая границ сфера – тоже не изобретение Нового или Новейшего времени. Ее мы находим и у досократиков, и в герметическом корпусе… Но что есть эта сфера? Утверждение Борхеса о том, что несмотря на обоснованные возражения Аристотеля и всей основанной им логической науки, «формула герметических книг побуждает нас интуитивно представить эту сферу», выглядит всё же довольно неубедительно. Допустим, что мы можем представить себе нечто, имеющее центр, но не имеющее ничего, с этим центром соотносящегося (ибо всё есть один сплошной центр). Строго говоря, вряд ли это будет что-то отличное от того, что мы привыкли незатейливо называть «точкой», но оставим эту попытку наклеить на объект ярлык – сначала стоит всё же снять прежний, а не лепить новый прямо поверх него.
Так можем ли мы «бесконечную сферу» назвать сферой в строгом смысле этого слова? Конечно, нет. И речь здесь идет не о возможности или невозможности интуитивного представления, а о простом несоответствии объекта его определению, обессмысливающем фактически само их соотнесение. Мы имеем некоторую поверхность, замкнутую вокруг центра – и одновременно утверждаем, что, имея некоторый центр, замкнутой поверхности вокруг него мы не находим и даже, напротив, отрицаем возможность и необходимость ее существования в данной структуре. Возникает либо противоречие, либо непонимание, и выходов из этой ситуации не так уж много.
Можно признать, что, выдвигая подобное утверждение, мы заблуждаемся. Тогда после разъяснения допущенной ошибки мы должны пересмотреть свое мнение – а в противном случае кто помешает оппоненту объявить нас сумасшедшими? В таком его выводе никакой логической ошибки как раз таки не будет.
Но есть и другой вариант разрешения спора. Стоит только вспомнить, что корень большинства споров лежит в неуточненности исходных понятий. Наш собеседник слышит привычное слово «сфера» и понимает его, опять же, привычно, то есть геометрически. Вряд ли кто-то возьмется утверждать, что приведенное выше определение – не самое привычное и очевидное понимание слова «сфера», не то, что в речи иногда называется «первым (словарным) значением слова». Но если есть «первое значение» - значит, не исключается также и второе, и третье. И если мы не заблуждаемся и не сошли с ума – значит, это другое значение не только не исключается, но даже с необходимостью предполагается, и именно его мы имеем в виду.
Итак, что же это за значение?
Вряд ли требует отдельного доказательства то, что для человека – для того человека, которого мы знаем и к роду которого мы причисляем себя нынешних – мало представления о геометрии окружающего его пространства. Ему нужно еще представление о своем месте в этом пространстве – месте не только и не столько в геометрическом или физическом, сколько в онтологическом или в психологическом смысле. Примерно так же, как спрашивая, тварь ли он дрожащая, Раскольников вряд ли имел в виду, что он не знает, дрожат ли его руки или ноги, а хотел узнать, задрожат ли они, если он решится на преступление, и, что куда важнее, задрожит ли тогда его душа, – примерно так же, спрашивая о своем месте в мире, человек не удовлетворится ответом: посмотри, под ногами у тебя песок, а над головой – небо. Нам нужно что-то большее.
Что же?
То, о чем «с ликованием» (и действительно, без всяких кавычек, – с ликованием) писал Джордано Бруно, о чем он говорил, кричал, своим учением, своей верой, своей жизнью и своей смертью.
Нет границ.
Нет раз и навсегда определенного места, и нет раз и навсегда определенного центра, так далекого от жалкой песчинки – человека. Каждый носит в себе Бога, каждый носит в себе центр Вселенной, каждый сам себе центр, вокруг которого – вся Вселенная, и открыта каждому вся Вселенная, и никогда человек не наткнется на границу, на стеклянную стенку, и до бесконечности можно идти вперед, и во все стороны, и вверх, вверх. Вот в чем настоящий смысл этих слов: Вселенная – вся центр, или центр Вселенной находится везде, а окружность нигде. И при таком объяснении они уже не возмущают наше школьное математическое образование.
И при таком именно объяснении совсем не удивительным кажется, что Джордано Бруно говорит с потомками не только своей жизнью, но и своей смертью. Такая свобода и такие возможности – это потрясающе. Это потрясает, потрясает до самых основ и потрясает сами основы.
И сначала это, как любое потрясение основ, кажется Человеку (именно Человеку с большой буквы Ч) прекрасным, удивительным и безумно важным. Это столько всего открывает перед ним и так захватывает дух! Хочется доломать то, что еще стоит – и это прекрасно, это на протяжении многих веков зачастую и движет вперед историю.
Но ломать можно только в одном случае: когда есть, что ломать. Выходить за границы легко, приятно и правильно, когда есть, откуда и за что выходить. Но повергнув всех врагов, разрушив и растерев в пыль все стены, человек остается на пустыре. Даже не на пустыре – просто в пустоте, если хотите, в вакууме.
И вот здесь как раз прекрасная, светлая сфера Бруно превращается в sphère effroyable Паскаля.
Чтобы куда-то идти, человеку разумному, homo sapiens, нужно направление. Выходить за границы? Прекрасно.
– А где – границы?
И в ответ получаем:
– А нет – границ.
Хорошо, тогда оставаться здесь, если от продвижения вперед ничего не изменится, границ нет – они не раздвинутся и не разрушатся. Оставаться здесь, строить что-то.
А чтобы что-то строить, нужна основа.
– А где – основа?
– А нет – основ.
Ответ от себя же получаем, сами же пошатнули основы, а потом разрушали их с увлечением. И правильно ведь делали. Только теперь непонятно, что делать дальше – так же «правильно делать».
В конце концов, отталкиваться хорошо, когда есть от чего отталкиваться. В конечном счете, пусть мы никогда себе в это не признаемся, но когда есть, от чего отталкиваться, – всегда есть и к чему вернуться. Хорошо говорить, что времени – нет, и что места – нет. Но когда их действительно, ощутимо не стало, когда вверху, внизу, слева, справа, впереди, сзади не стало ничего, никакой поверхности вокруг центра, – вот тогда Человек (тот же самый Человек, с той же самой большой буквы Ч) и стал болтать ногами и руками в поиске опоры или границы.
А опор – нет.
И границ – нет.
И вот тогда сфера и стала «ужасающей».
И всё та же метафора, такая же проверенная веками, такая же красивая и такая же верная – но насколько изменилась интонация произносящего ее голоса!
И действительно, как не поверить, что «всемирная история – это история различной интонации при произнесении нескольких метафор».