Дауге и все-все-все:

- Вот мне тоже не спится, Алексей, - проговорил Дауге печально. - Жалко Поля. И на этот раз ехать не очень хочется. Я очень люблю Землю. Очень! Ты, наверное, думаешь, что все межпланетники - убежденные небожители. Неверно. Мы все очень любим Землю и тоскуем по голубому небу. Это наша болезнь - тоска по голубому небу. Сидишь где-нибудь на Фобосе. Небо бездонное, черное. Звезды, как алмазные иглы, глаза колют. Созвездия кажутся дикими, незнакомыми. И все вокруг искусственное: воздух искусственный, тепло искусственное, даже вес твой - и тот искусственный...воздух искусственный, тепло искусственное, даже вес твой - и тот искусственный...
Быков слушал не шевелясь.
- Ты этого не знаешь. Ты не спишь только потому, что чувствуешь себя на пороге: одна нога здесь, другая там. А вот Юрковский сейчас сидит и стихи пишет. О голубом небе, об озерных туманах, о белых облаках над лесной опушкой. Плохие стихи, на Земле в любой редакции таких стихов - килограммы, и он это прекрасно знает. И все-таки пишет.
Дауге захлопнул книжку и откинулся на спинку кресла, запрокинув голову.
- А кругленький Крутиков, наш штурман, конечно, гоняет по Москве на машине. С женой. Она за рулем, а он сидит и глаз с нее не сводит. И жалеет, что детишек рядом нет. Детишки у него живут в Новосибирске, у бабки. Мальчуган и девочка, очень славные ребята... - Дауге вдруг засмеялся: - А вот кто спит, так это Богдан Спицын, наш второй пилот. У него дом - в ракете. "Я, - говорит, - на Земле, как в поезде: хочется лечь и заснуть, чтобы скорее приехать". Богдан - небожитель. Есть у нас такие, отравленные на всю жизнь. Богдан родился на Марсе, в научном городке на Большом Сырте. Прожил там до пяти лет, а потом мать его заболела, и их отправили на Землю. И вот, рассказывают, пустили маленького Богдашу погулять на травке. Он походил-походил, залез в лужу да как заревет: "Домой хочу-у! На Марс!"
Быков радостно засмеялся, чувствуя, как тает, сваливается с души тяжелый ком непонятных чувств. Все очень просто, он действительно на пороге - одна нога еще здесь, а другая уже "там"...
- Ну, а что делает наш командир? - спросил он.
Дауге подобрался.
- Не знаю. Просто не могу себе представить... Не знаю.
- Тоже, наверное, спит, как и Богдан-небожитель...
Дауге покачал головой:
- Не думаю... Небо сейчас ясное?
- Нет, заволокло тучами...
- В таком случае - совсем не знаю. - Дауге покачал головой. - Я мог бы себе представить, что Анатолий Ермаков сейчас стоит и глядит на яркую звезду над горизонтом. На Венеру. И руки у него... - Дауге помолчал. - Руки у него стиснуты в кулаки, и пальцы белые...

И вот этот разговор еще, очень важный.
Быков (хотя он еще не до конца это осознал) - думает так же, как Краюхин. Дауге, которого явно покоробило. Жилин, которому еще предстоит с ними со всеми познакомиться, согласился бы именно с этим. Крутиков. Спицын здесь думает в унисон с Юрковским, пожалуй. И, кстати, Ляхов - просто он не хочет формулировать свой романтизм такими вот презрительными словами. Ермаков, мне кажется, тоже романтик - просто другой, покореженный жизнью. А, например, Капитан похож на Юрковского здесь - а Либер Полли на Дауге, но это уже другая история.

Вера Николаевна, блестя глазами, говорила:
- Оторваться от Земли и оказаться в пространстве - это еще не значит завоевать пространство. Первые воздушные шары не сделали человека хозяином воздушного океана. Это сделал только самолет. Не так ли? Хозяином пространства сделает нас только "Хиус", независимый от сил тяготения, освобожденный от рабского подчинения этим силам...
Богдан Спицын влюбленно смотрел на нее, а Ляхов пробормотал, растерянно улыбаясь, словно эта мысль только что пришла ему на ум:
- Подумать только, ведь мы были первыми в таком деле!
Юрковский усмехнулся.Юрковский усмехнулся:
- Но все-таки дома, на Земле, лучше, не так ли, Вася?
- Разумеется, лучше.
- "Разумеется..." Ах, Василий, Василий. нет в тебе ни капли поэзии! Совершил такой перелет!.. Нет, ты положительно недостоин такой чести.
Ляхов нахмурился.
- Я, знаешь ли, не спортсмен, - сердито сказал он, - я работник! И не вижу в этом ничего дурного.
- Никто не говорит, что это дурно... - Юрковский поднял к потолку томные глаза. - Но согласись, мон шер, что путь прокладывают обычно... спортсмены, как ты их называешь.
- Значит, раз на раз не приходится.
- Что за разделение такое? - удивленно спросил Крутиков. - Спортсмены, работники...
- Всегда и везде, - твердо сказал Юрковский, - впереди шли энтузиасты-мечтатели, романтики-одиночки, они прокладывали дорогу администраторам и инженерам, а затем...
- Затем по костям этих самых мечтателей и романтиков кидалась жадная серая масса, чернь презренная... - криво улыбаясь, тоненьким голосом сказал Дауге. - Трепло ты, милый Володя, вот что! Энтузиаст-мечтатель... гусар-одиночка!
Юрковский стремительно повернулся к нему, но Краюхин поднял руку.
- Одну минутку, - проскрипел он насмешливо. - Значит, Владимир Сергеевич, администраторов-энтузиастов не бывает? И инженеров-мечтателей тоже? Хм... И что там насчет серой массы?
Быков сидел как на иголках. Никогда еще "пижон" не был ему так несимпатичен. Он взглянул на Ляхова, бледного, с дрожащими от обиды губами, и разозлился еще больше. Но он еще не имел здесь права голоса.
- Мы все мечтатели, если угодно, Владимир Сергеевич, - продолжал Краюхин. - И энтузиасты тоже. Только каждый на свой лад. Вот Вера Николаевна выражает свою радость по поводу того, что "Хиус" дает ей возможность носиться по пространству куда угодно и как угодно, тешить ее крылатую душу. Так. В этом она, по-видимому, и видит истинное назначение "хозяина пространства".
- Я совсем не это хотела сказать... - растерянно проговорила Вера Николаевна.
- Надеюсь, что не это... Потому что, имейте в виду, государство, наш народ, наше дело ждет от нас не только... вернее, не столько рекордов, сколько урана, тория, трансуранидов. Мы все мечтатели. Но я мечтаю не носиться по пространству подобно мыльному пузырю, а черпать из него все, что может быть полезно... Что в первую очередь необходимо для лучшей жизни людей на Земле, для коммунистического содружества народов. Тащить все в дом, а не транжирить то, что есть дома! В этом наше назначение. И наша поэзия.
- Как пчелы, - изрек Крутиков.
- Именно как пчелы, а не как... бабочки-поденки. Кроме того, позволю себе обратить ваше внимание и на то обстоятельство, что в наше время переходные периоды проходят быстро. И вот пример: в предстоящем рейсе пилоты "Хиуса" будут уже выполнять скромную обязанность извозчиков. Главная роль отводится на сей раз уже другим. Вот ему... - Краюхин указал на Быкова. (Тот испуганно заморгал.) - И Дауге, и вам, Владимир Сергеевич. Человечеству нужны богатства Венеры, а не восторженные рапорты. Так. А затем вы уступите место новым героям - производственникам, тем, кто будет строить заводы на берегах Урановой Голконды. И все это работа, друг мой, вдохновенная работа, а не спорт! Только одни относятся к ней как к эффектной возможности блеснуть под куполом цирка и сорвать аплодисменты, а другие - как к работе в общем строю. А вам, так сказать, мон шер, только бы добраться до сокровищницы тайн, где они лежат штабелями, и водрузить... Эх, вы... спортсмены!
Наступило молчание. Юрковский поднялся и, ни на кого не глядя, вышел.

(с) - СБТ

И, да, мы не боимся смерти, мы просто не хотим умирать. Знаете, есть такие странные люди, которые любят жить - и жить с улыбкой.
А вчера подумалось, что все-таки самый пронзительный момент в первой части - когда после известий о Данже, после воспоминаний обо всех неудачных экспедициях, после прощальных писем и прочего, и прочего - они в два часа ночи несутся встречать Хиус-2. Не могу объяснить, почему мне тут хочется плакать и смеяться одновременно