В семье Пьерфон (не такой уж маленькой - как верно услышала одна внимательная девочка) было две дочери, Эжени и Жоржетт. Близнецы, очень похожие внешне и по-своему очень разные.
Эжени - более пробивная и при этом более... отталкивающая, пожалуй. Она была замужем - однажды, "больше не хочется, спасибо", развелась, отсудила у мужа немаленькую сумму и открыла свое туристическое агентство. А потом открыла семье, что мужчины ей надоели - с девочками как-то интереснее. Родители разорвали с ней все контакты, сестра оказалась более толерантной. Теперь Жоржетт изредка видит Эжени, выслушивает истории ее очередных успехов, кивает головой... и, честно говоря, ужасно завидует.
Жоржетт - журналистка. У нее весьма средний талант, "Le Soleil" - весьма средний журнал, а светская хроника вызывает у многих ироничные улыбки и колкие замечания насчет желтой прессы и "этих писак".
"Рука помощи" стала шансом..."Рука помощи" стала шансом. Она думала - шансом наконец докопаться до недостатков этого золотого мальчика Микаэля, такого правильного, что аж на зубах скрипит. Или, возможно, еще до чего-нибудь занятного - до чего-то такого, что впишут большими буквами в первую полосу с пометкой "продолжение читайте на стр. 6". Хотя бы так.
Об этом плане, созревшем в одно мгновение, не знал никто, кроме нее. Слишком рискованно и слишком заманчиво.
Фальшивый вызов в Стокгольм, чужое приглашение на прием, слишком строгое платье и нитка жемчуга. Она даже легко отзывается на имя сестры, но с первых же минут понимает, как сложно вести себя соответственно. Ей не приходилось раньше бывать на таких приемах, начинающихся (в лучшем случае только начинающихся) общей неловкостью и построенных из косых взглядов, двусмысленных фраз и идиотских приличий.
Конечно, стоило бы поджать губы и смотреть на них свысока - позже ей объяснили, что этого от нее и ждали. Но информация добывается не так, совсем не так.
Очень быстро становится ясно, почему сюда не пускают журналистов. В этом доме есть какое-то двойное дно. Какое именно? - Мысли были разными, от заговоров до жутковатых сект, но все оказалось банальнее... и, пожалуй, страшнее.
Первое время она почти не сводила глаз с Микаэля - он все так же подчеркнуто приятен, воспитан, приветлив и правилен. Только вот этот мальчик, которого почти толкают к нему - знаете, подобные взгляды не врут, не бывает таких случайных прикосновений. Впрочем, то, что она видит своими глазами, совершенно невозможно доказать. Какая разница, куда удаляются эти двое (кстати, парень ко всему еще и несовершеннолетний, или показалось?), если стоит об этом заикнуться - и актеры нашего эстрадного ангела вкатят журналу иск за клевету? И, по закону, будут иметь на это полное право.
Потом внимание привлекает ресторатор - Жоржетт не встречала его раньше, но по чужим рассказам и слухам сложно было представить, что он окажется такой душой компании. Приятный мужчина, хотелось бы подойти к нему поближе... Но, во-первых, у нее тут работа. А во-вторых (что-то щелкает в голове, пока она смотрит на Микаэля и этого Питера) - кажется, ей тут нужно разыгрывать совсем другой интерес. Вот здесь она теряется сильнее всего: как ей достоверно изобразить эту грань... характера сестры?
И она сидит в окружении девушек - они ее не боятся, зато, кажется, до ужаса боятся хозяйки дома (по крайней мере, две младшие девушки ощутимо шарахаются от нее, не бьют же их тут?). В этой же части гостиной оказывается и Анна, дочь президента республики. Из нее тоже можно вытянуть что-то... что-то... (И что, черт возьми, будет через четыре месяца?) А впрочем, вместо этого она, сама того не понимая, помогает Жоржетт разговорить одну из "воспитанниц" хозяйки.
Сначала это были только недомолвки, случайные или полуслучайные оговорки. А потом события понеслись с какой-то бешеной скоростью: кровь, три тела в шикарной гостиной, злость и испуг. Злость - потому что в этом шикарном поместье нет ни одного телефона, до которого она могла бы добраться. Испуг - потому что становится ясно, что ей отсюда не выйти.
"Когда все закончится - уволюсь ко всем чертям... Хотя нет. Лучше перейду в криминальную хронику. Там поспокойнее".
Трясет. И все-таки где-то внутри - гордость своей профессиональной выдержкой, которая заставляет стоять перед Мари (кажется, так ее зовут?) чуть ли не на коленях, обещать ей помощь - и методично вытягивать информацию. Это потом станет капельку стыдно, капельку противно, потом она уже от своего лица пообещает девушке защиту - и честно постарается сделать все, чтобы статья не принесла непоправимого вреда. Насколько это возможно в принципе - Жоржетт в тот момент не думала.
Напряжение спадает, когда приезжает жандармерия: по крайней мере, они все отсюда выйдут - все, кто остался в живых. Четыре девушки смеются чуть ли не истерично, чокаются бокалами с джин-тоником.
"Власти узнали о происшедшем раньше прессы" - "Да, конечно, вы просто молодцы".
Это потом ей станет страшно ходить по улицам, потому что у этой жутковатой мадам наверняка остались сообщники. А пока - в пять утра в доме редактора раздастся звонок - из резиденции Президента Французской Республики.
"Monsieur Карре, у меня есть для вас материал. Да, я знаю, сколько сейчас времени. Нет, это не светская хроника, это первая полоса. "Рука помощи" утаскивает подростков в трясину. - как вам такой заголовок?" Она все еще не может перестать смеяться. Жерар Карре не сразу поверит, что эта девчонка не напилась и не сошла с ума.
Впрочем, кто сказал, что это не так?

Потом всплывет история сына английского министра (Жоржетт сложит два и два, но это уже точно тянет на грязный международный скандал, и доказательств все еще нет).
Потом будет длиться и длиться расследование десятков убийств, одновременно совершенных в этом жутком доме. Не журналистское, а вполне официальное - спасибо, следования по пятам за жандармами вполне достаточно, больше никакой самодеятельности в таких масштабах... В ближайшее время.
Потом она попросит Анну об эксклюзивном праве на освещение свадьбы и всей этой трогательно печальной affaire.
Потом, потом... Очень хочется верить, что этот взлет не выйдет ей боком.