Du kannst! So wolle nur!
Goethe, Faust
- Вы вообще когда-нибудь отсюда выходите? Знаете, сегодня удивительно хорошая погода.
Когда последний посетитель поднимается со своего кресла и выходит за дверь, в светлеющее небо, Анна запирает Бар на замок и на секунду прижимается лбом к дверному косяку. Когда дверь открыта, сюда может зайти любой - любой из тех, кому суждено здесь оказаться, - но даже здесь в свой срок наступает утро. Зал требует уборки, Тео нужно выспаться... Хозяйка не помнит, когда она сама спала в последний раз. Наверно, году в пятьдесят девятом. Если точнее - в середине ноября пятьдесят девятого года. А дальше... Сложно спать, когда ты и так живешь во сне.
Она уже много сотен, даже тысяч раз проживала один и тот же день - с разными людьми, разными словами, но всегда только один и тот же.
Двадцать второе ноября тысяча девятьсот пятьдесят девятого года - интересно, кто-нибудь из посетителей замечает, что за окном всегда одна и та же холодно-влажная ночь?Двадцать второе ноября тысяча девятьсот пятьдесят девятого года - интересно, кто-нибудь из посетителей замечает, что за окном всегда одна и та же холодно-влажная ночь? (Вряд ли, большинство приходит сюда только раз.) Меняется только фаза Луны, но разве это может кого-то обмануть? В конце концов, часы тоже идут - но кому какое дело?
Точно не ей.
Сейчас никто сюда не зайдет - хотя кажется, что кое-кто смог бы, но вряд ли он станет нарушать свои же правила. В том, что правила именно его, Хозяйка почему-то не сомневалась ни секунды.
Она смутно чувствовала это, когда он попросил раскинуть для него карты и когда ей так не хотелось этого делать. Чувство усилилось, стало тонким, как ниточка на пальце, и безнадежно липким - когда колода раз за разом выбрасывала один и тот же, последний аркан, как будто все карты вдруг покрылись неровной и симметричной паутиной.
Анна силилась вспомнить, где же видела это лицо - некрасивое до красоты, как будто вырубленное из дерева, очень итальянское. Точно, в Италии, там она видела и это лицо, и совершенно не подходящие к нему, как чужие, тонкие руки с пальцами пианиста. Пианиста или игрока. Он всегда был там, пока миссис Стэнфорд металась по госпиталям и кладбищам полуострова, между братскими могилами и заваленными мусором местами славы. И на застроенном мосту во Флоренции, когда она поняла, что искать больше некого и что ей просто необходимо вернуться назад. ("Прошло и не было - равны между собой".)
Он был везде - и теперь он был здесь. Может быть, она узнала его тогда, когда он спросил, чуть прищурившись на свечу:
- Вы вообще когда-нибудь отсюда выходите? Знаете, сегодня удивительно хорошая погода.
Он не протянул руки, но Хозяйка знала, что может взять его за руку и выйти за дверь вместе с ним. Именно то, чего она уже много лет боялась. Невозможно точно объяснить, почему именно, но ведь не без оснований же. Просто так люди не становятся ни отшельниками, ни заключенными.
Ее замешательство как будто развлекало посетителя. Он наклонил голову к плечу, внимательно осмотрел собеседницу - глаза, губы, волосы, платье, тасующие колоду руки и непривычная дрожь в пальцах. Потом залпом допил свой виски и встал. Красивое, рассчитанное движение, от одного положения к другому без промежуточных поз. Кивнул на прощание и направился к двери, как любой другой.
Потом вдруг остановился, как будто вспомнив какую-нибудь мелочь, нагнулся и подобрал что-то с пола.
- Мисс Анна, вы, кажется, уронили вот это.
Хозяйка подняла руку к шее - ей на секунду показалось, что вещица и правда соскользнула оттуда. Когда она поняла, что это не так, гостя уже не было, а у нее на ладони лежала тонкая серебряная цепочка. По звеньям полз - застыл на полдороге - крошечный, очень аккуратный, почти что живой паучок.
Этим утром, спиной к потемневшему залу, она стоит на пороге и понимает, что гость еще перешагнет его. Он вернется - может быть, еще много раз. И когда-нибудь он возьмет ее за руку и проведет через эту дверь. Настанет двадцать третье ноября - или, может быть, еще какое-то, двадцать четвертое или двадцать пятое. Пятьдесят девятого года, шестидесятого, семьдесят восьмого, другого десятилетия, конца столетия, конца жизни.
А пока - у нее на шее висит тонкая серебряная цепочка - а по цепочке ползет крошечный паучок.
Конец цепи держит ее гость, ее спутник. Ее ангел за плечом и ее Мефистофель.
Долго ли еще?